31 октября в России отмечают День работников СИЗО и тюрем — праздник для людей, выбравших одну из самых сложных и опасных профессий. О том, как несут службу и борются со стрессом сотрудники СИЗО №1 в на ул. Мориса Тореза в областном центре «Тульской прессе» рассказали заместитель начальника следственного изолятора Дмитрий Буравцов и инспектор отдела кадров и работы с личным составом Елена Русская.
Чем руководствуется человек, решающий посвятить свою жизнь службе в СИЗО?
Дмитрий Буравцов: У всех разные пути в эту систему. Я пришел из милиции в 2006 году. Причин было много, например, помню, что друзья, работавшие в колониях, советовали сменить место работы.
Поначалу привлекли условия — сотрудники ФСИН выходят на пенсию раньше. Но это была не сама цель — дослужив до пенсии, мы продолжаем работать — какой тяжелой ни была бы служба, она заинтересовывает.
Можно подумать, что интереса здесь мало, но к этой работе быстро «прикипаешь», загораешься идеей. И эта идея остается с тобой на протяжение всей жизни.
В институте МВД наша стипендия составляла 100-150 рублей, тогда этого хватало на один поход в кафе, поэтому вопрос никогда не стоял в высокой зарплате. И когда я пришел в правоохранительную систему — целью была защита прав граждан, соблюдение закона. Раньше у нас были такие ценности.
Елена Русская: Когда я училась еще в 11 классе, приняла решение — хочу работать либо в полиции, либо в уголовно-исполнительной системе. В системе работает мой папа, мой крестный, и я всегда хотела пойти по их стопам.
ФСИН предлагает хорошие социальные гарантии — пенсию, отпуска, денежное довольствие во время обучения. Так, учась очно в Рязани, я получала по 15 тыс. рублей. Не думаю, что каждый институт может предоставлять такие стипендии. Плюс, если мы хорошо учимся — сдаем сессии, пишем научные работы, нас всегда поощряют. При этом не менее важен престиж нашей службы.
Я верю, что люди, работающие в уголовно-исполнительной системе, улучшают наше общество.
Что изменилось за последние годы — как для заключенных, так и для сотрудников?
Д.Б.: В 2007 году ситуация была совершенно иной — в то время здесь содержалось более тысячи человек. Это сказывалось на комфорте заключенных — спальные места стояли впритык друг другу, жили вповалку, выглядело, скажу прямо, угнетающе. Сейчас, во-первых, в два раза уменьшился лимит содержащихся, во-вторых, после реконструкции улучшились их условия. Когда ограничена не только свобода, что само по себе эмоциональный стресс, но и личное пространство — становится очень тяжело. В изоляторе улучшилось качество питания, общая атмосфера — стало больше света. Я понимаю, что обстановка кажется гнетущей, но если знать, с чем сравнивать, изменения очевидны.
Раньше это были темные «казематы» с плохой вентиляцией, и эти факторы давили не только на заключенных, но и на сотрудников — нести службу в таких условиях очень тяжело. Ведь если вдуматься — мы постоянно находимся в следственном изоляторе по собственной воле. Раньше, к слову, за очень скромную зарплату.
Работали, скорее за идею, чем за деньги — сказывалось советское воспитание. Сейчас у нас больше социальных гарантий, изменилось денежное довольствие. У молодых сотрудников есть стабильное будущее. Рынки меняются, профессии появляются и вымирают, но эта останется.
Сотрудники системы больше других подвержены профессиональной деформации и выгоранию. В чем это выражается и как с этим справиться?
Д.Б.: Профдеформация — больной вопрос. В первые дни стены, решетки — давит все. Это нужно пережить, сейчас переносится спокойно.
Все дело во внутреннем стержне — если у он есть, то намного легче не идти на поводу у обстоятельств. Сильная личность помогает выдерживать все испытания и оставаться человеком. Про себя говорить сложно, но про коллег скажу — с ними приятно общаться как на службе, так и вне ее.
Бывали случаи, когда слабые сотрудники шли на поводу обстоятельств, начинали использовать в своей речи жаргон, но сейчас подобное недопустимо. Таких моментов я уже не вижу. Как только человек начинает меняться, это замечают и всегда пресекают.
Слабые люди у нас не задерживаются.
Е.Р.: Мне, как молодому сотруднику, было сложнее всего принять эту гнетущую обстановку и, конечно, манеру общения спецконтингента. Они видят молодого сотрудника, проверяют на прочность — морально тяжело. В таких ситуациях помогают более опытные коллеги, наставники, и время — оно необходимо для того, чтобы сформировалась линия поведения, ушел страх. Нужно принять, что ты действуешь в пределах своих полномочий, у тебя есть должностные обязанности и ты должен их выполнять, не поддаваясь провокациям или просьбам.
Часто ли заключенные пытаются воспользоваться сотрудниками изолятора и как пресекать такие попытки?
Е.Р.: Бывает, что во время обеда просят передать, например, коробок спичек.
Казалось бы, ничего такого — просто коробок спичек, но сегодня тебя попросили передать коробок, а завтра уже пронести сотовый телефон. Они прощупывают, пытаются понять, есть ли контакт. И так, наверное, будет всегда.
Поэтому у нас есть должностная инструкция, и ей нужно следовать всегда, без исключений.
Д.Б.: Сейчас все сотрудники системы проходят жесткий отбор с комиссией, почти на все должности назначается полиграф. Кандидату со злым умыслом к нам крайне непросто попасть, но порой проявляются очень контактные люди, пытающиеся принести пользу, не имея преступного умысла, искренне желающие помочь. Такими и пытаются воспользоваться содержащиеся здесь подозреваемые и осужденные. Но в определенный момент человек понимает, что происходит, к чему именно его склоняют, и бороться становится намного проще.
Испытывают ли сотрудники системы сочувствие к заключенным?
Е.Р.: Я всегда помню, что человек передо мной — подозреваемый или обвиняемый.
Д.Б.: Я могу показать человеку, что сочувствую.
Бывает, видишь, что сидит молодой паренек за картинки в Интернете — его посадили и ему страшно.
И оказать содействие можно, но только в рамках правового поля. Условно, обед уже «уехал», а человека только-только поместили — в этой ситуации можно отказать, а можно раздать еду, покормить. И это простое человеческое отношение, которое важно сохранить.
Понять людей можно — на Руси говорят «не зарекайся», и проблемы могут появиться у каждого, поэтому нужно оставаться человеком. Но здесь есть тонкая грань — некоторые пытаются воспользоваться человеческим отношением, и нужно это понимать, моментально улавливать такие мелочи.
Как переносить провокации и агрессию?
Д.Б.: Тут все просто — это нужно пропускать мимо себя. Но этот навык тренируется годами. Люди находятся здесь в замкнутом пространстве, бывают срывы. У многих фактически ломается жизнь, и это серьезные обстоятельства, которыми нельзя пренебрегать. Мы стараемся найти баланс между всегда холодным умом, постоянным анализом ситуации и своей человечностью.
Главное — не поддаваться эмоциям, как правило, ни к чему хорошему они не приводят.
Е.Р.: К такому нужно относиться спокойно, ни в коем случае не обращать внимание. Если наблюдаешь неадекватное поведение — попробуй узнать, что нужно человеку, бывает, что есть необходимость отвести заключенного в санчасть. Иными словами, попробуй разобраться, помочь, успокоить, но ни в коем случае не нервничай, не кричи. Мы всегда должны оставаться спокойными.
Как мешает в обычной жизни опыт такой работы?
Д.Б.: Никак не мешает, я абсолютно спокойно отношусь ко всем людям. Бывает, могу встретить на улице человека, находившегося здесь — очень хорошая память на лица — некоторые здороваются, и это нормально. Да, сотрудники системы подвержены негативным психологическим факторам, да, нагрузка от ежедневного общения со спецконтенгентом на протяжение многих лет никуда не уходит, да, работа здесь может изменить взгляд на мир, но это всегда зависит от человека.
А как справиться с выгоранием и усталостью?
Д.Б.: Сейчас я курирую тыловое направление, но большую часть времени провел в режимном корпусе, постоянно общаясь с заключенными.
Выгорание, безусловно, было. Помогал тот самый внутренний стержень, думаю, и, естественно, семья. Есть еще хобби. Есть охота, но не столько для добычи — зверей все-таки очень жалко, — а, скорее, для прогулки. Вокруг природа, красота, тишина… Это прекрасные ощущения. Есть рыбалка, есть велосипед, есть соревнования среди силовых структур — недавно занял второе место по скоростной стрельбе.
Есть лыжи — порой, заставляешь себя выбраться на «Веденино», накатываешь круги. Так стресс и снимается.
Е.Р.: Я сейчас активно играю в КВН — недавно наша команда вышла в финал «Оружейной лиги» — приходите смотреть.
Как семья относится к тому, чем именно вы занимаетесь?
Д.Б.: Семья относится спокойно, еще со времен милиции. Сыну, конечно, до последнего не говорил, где именно работаю. Если честно, не хотелось бы, чтобы он посвящал жизнь чему-то подобному. С другой стороны, если он сам придет к этому — почему бы нет.
Е.Р.: Я родилась в семье, где многие работают в системе. Поэтому меня поддерживают.
Есть ли плюсы в такой работе?
Д.Б.: Это пенсия, которая считается год за полтора, гарантированная заработная плата, отпуск — 40 суток, к которому добавляется дополнительный в зависимости от выслуги, и вскоре, надеюсь, будет еще один — за ненормированный рабочий день.
Как вы отреагировали на новости о пытках заключенных в саратовской колонии?
Д.Б.: Реакция была абсолютно негативной. Скажу сразу — ничего подобного в нашем учреждении не было. Мы действуем только в рамках закона, бывает, что заключенный нападает на сотрудника, и в этом случае у нас есть основание для применения физической силы — это пресечение попытки нападения.
Хотя, на моей памяти за последние 15 лет ничего серьезнее, чем наручники, мы не применяли.
Мы должны понимать, что есть заключенные, которые осознанно пытаются дестабилизировать обстановку — ради получения каких-то выгод, повышения своего места в «иерархии», ради послаблений, запрещенных предметов. И когда администрация не идет на уступки, они совершают провокации — наносят себе физический вред, но это не крик о помощи, это демонстративный шантаж. Такие случаи бывают крайне редко, но все же бывают. И подобные действия на законном основании мы не только можем, мы должны их пересекать. Но такого, о чем мы читали в новостях не применялось никогда.
Это абсолютно ужасный пример поведения, по которому, к сожалению, сейчас судят всех сотрудников системы. И это крайне неприятно.
Есть ли проблемы в системе и как ее можно улучшить?
Д.Б.: Наша основная проблема — это финансирование. Материальная база СИЗО нуждается в улучшении, это факт. Мы привыкли говорить об условиях и правах осужденных, но есть что улучшить и для самих сотрудников. Про тех, кто здесь работает, не говорят никогда, хотя и на них нужно обращаться внимание. Не только на условия внутри СИЗО, но и за его пределами, например, на проживание. В приоритете государства — укрепление института семьи и улучшение демографической ситуации, но для того, чтобы завести семью и детей — нужно жилье. Многим бы очень пригодились льготные ипотеки.
Много нужд и у самого учреждения — мы находимся в центре города, и пристроить что-то на этом участке практически невозможно.
Если бы здесь появилось абсолютно новое современное здание, было бы, конечно здорово.
